Монолог ещё не старой петербурженки.
У всех мужчин есть один недостаток. Или даже два. Вы знаете, я никогда
не была сильна в математике.

Удивительно, до чего некоторые мужчины не приспособлены к жизни. До

смешного доходит! Мой второй муж совершенно не умел настраивать пианино.
Открывал крышку и буквально столбенел… Так и умер. Впрочем, я хочу
рассказать совсем-совсем другую историю…

Это случилось в год 172-летия Мусорского…

Я, как блоковская Незнакомка, пошла в аптеку. Ночью. И знаете,
получилось так забавно и символично. Совсем как в XIX веке. Такая,
знаете, ночь, ледяная рябь канала, аптека. Улица, фонарь… Он подошел ко
мне от фонаря. То есть буквально. Вот фонарь, он его зачем-то держал,
так мило… Так вот, он отпустил фонарь и подошёл ко мне. Спросил о
каком-то пустяке, вроде:
— Слышь, ты, у тя закурить не найдется?!
А я ведь не курю… Вернее курю, но дома, там, в подъезде. Вот. Он спросил
о том, курю ли я. И как-то, слово за слово, мы разговорились. Альберт
оказался чудесным собеседником, только пьяным. Он так искренне падал.
Мне стало его жаль. Вообще, я думаю, если падшая женщина вызывает
неприязнь, то падший мужчина вызывает жалость и желание… помочь… Как-то
сразу я поняла, что Альберт – это мой крест. И я его понесла. Утром он
так забавно торопился на работу… Как будто очень давно не был там… на
работе. Конечно, заплатил. Обещал позвонить. Теперь я каждый год
обязательно в этот день хожу в аптеку и каждый раз смотрю на наш фонарь…
И верю в чудо. Знаете, я всегда верю в чудо, и чудеса случаются…
Словно сама судьба заставила меня в тот вечер выносить мусорное ведро!..
Я шла по Рубинштейна, загляделась на банановую кожуру, поскользнулась и
упала в лужу. Я ведь, если что, могу и словцо крепкое ввернуть.
Например, «подлец», «негодяй», «не сейчас», «баловник». Но тут упала и
вижу — подходит интеллигентный мужчина и предлагает мне руку. Я сразу
ухватилась за это предложение. А он поднял меня, обнял и говорит:
— Ой, я, кажется, вами испачкал своё пальто…
А я:
— Давайте я вам постираю. Только на улице, наверное, не очень удобно.
Пойдёмте ко мне!
А он:
— Вы прекрасная, чистая женщина!
Лифт не работал, и мы пошли ко мне пешком… на второй этаж. По дороге мы
обсудили последние новинки Мариинки, он высказал неординарные суждения о
творчестве Ромена Ролана.
Всё было как в сказке: мы пришли ко мне, достали газеты из ящика,
отперли дверь, вытерли ноги о тряпку – всего и не упомнишь.
Я спросила:
— Вы любите фортепьяно? У моих соседей дочь играет чудные гаммы!
Кажется, мы слушали Сибелиуса. Потом, как-то незаметно, перешли к
Шуфутинскому… То есть вот только что был Сибелиус, а уж глядь –
Шуфутинскый вовсю. Эти дивные романсы — «трында-тында-тында-тында…»
У него оказался чудный бас. А у меня оказался восхитительный коньяк…
Утром, конечно, заплатил. А вечером — он опять стоял на пороге! В руках
бутылка шампанского и Башмет.
Но я уже была не одна. Я была с грузчиком. Решила отвезти рояль на
мойку… Пришёл грузчик Чаадаев. А я как раз читала мемуары о его
знаменитом предке! И хотя я вообще-то грузчикам не доверяю, но тут
думаю: «Ладно! Пусть целует, стервец!» Чаадаев был внушительных размеров
мужчиной, который с трудом помещался в шкаф. Он туда особо и не лез.
Лез он совсем в иные места… Не заплатил…
Как и Иннокентий. Впрочем, о нём чуть позднее…
Но моей главной и самой сильной любовью, любовью всей моей жизни стал
продавец арбузов Мамед-заде. При одном виде его арбузов меня бросало в
жар.
— Ты такой красный, потому что такой спелий, — говорил он мне.
Ах, эти не забываемые ночи на арбузном складе!..
Потом была дикая, почти насекомая страсть к студенту Чеботарёву! О, она
захлестнула меня прямо в спальне, куда студент Чеботарев привел меня,
чтобы показать своё новое покрывало. Трое наших детей, последствия этой
безумной ночи, пошли в своего отца, и тоже стали студентами. Где они
сейчас? Быть может, в институте…
А Иннокентий… С ним было особенно сложно. Еще бы: я — филолог. Он –
старший прапорщик с огромным военным опытом и потрясающим чувством
юмора. Но обо всем по порядку. Итак, улица Рубинштейна, пивной ларёк,
из-за которого появляются объятые жаждой глаза, которые я не забуду до
конца жизни…
— Мадам-на! Нет ли, трёх рублей для защитника Родины–на?
Я была покорена. Военный красавец. Почти офицер. Почти белая кровь. В
нём я сразу разглядела потомков тех офицеров, которые, не раздумывая,
отдавали всё за бутылку.
Говорила в основном я, а он выразительно сопел. Как я его понимала!
Галантный военный интеллигент, он не хотел перебивать меня, хотя
наверняка мог многое рассказать о своей, полной опасности, жизни на
продскладе…
А потом мы пришли на Аничков мост, и тут мне в голову пришла безумная
идея! Плюнуть с этого моста! Мы плевали в Фонтанку до рассвета! А когда
кончалась слюна, мы курили!.. Как это было прекрасно, как давно…
Сегодня я, пылая страстью, сидела дома одна. И вновь вышла на
Рубинштейна в надежде встретить Его. Вот и Он. Темнокожий
афроленинградец. Помните, как у Фета: «Я шоколадный заяц, я ласковый
мерзавец…»
– Вы не подскажете, как пройти в кунсткамеру?
Сразу видно, любитель прекрасного. Пусть даже это прекрасное
заспиртовано. Пойдёмте, милый эфиоп, я вам всё покажу!