— Знаешь, когда я понял, что больше её не люблю?
— Когда?
— После нашего расставания я искренне желал ей всего самого отвратительного: растяжек на животе от неправильного питания и горечи потери такого красавца, как я; аллергии на дорогие меха и дешевую туалетную бумагу; карьерного спада и восемнадцать страшных, неизученных врачами венерических заболеваний. Я желал ей только худшего. Даже бусики из ракушек ей желал.

А сегодня я встретил её на улице. Она по-прежнему поступает с бывшими по-свински – прекрасно выглядит. На ней ни одной растяжки, морда аллергией не обсыпана, платье по красивой фигуре и какой-то смазливый хер страстно впивается ручонками в её худую талию. Я поздоровался, поинтересовался делами и пожелал хорошего дня. Вот просто пожелал ей хорошего дня, потому что зачем ей плохой? Пусть хороший будет. Пусть лифт на работе не застрянет и скидка пусть на любимое вино внезапно нарисуется. Пусть солнце светит и пусть туфли не жмут. Пусть день удастся. Не, ну, а чё? Мне-то какая разница? «Хорошего дня!» и прощай. Я произнес это и в тот же момент осознал, что больше её не люблю.
— Совсем?
— Абсолютно. Понимаешь, я так честно ее ненавидел. Ненавидел всей душой. Так преданно и неподдельно ненавидел. И моя ненависть была куда чище и искренней, чем это «Хорошего дня!». Это же очевидно – я не желаю ей смерти, значит, я больше её не люблю.
— Понимаю. Грустно как-то…
— Не грусти, Плихина. Уверен, что кто-то прямо сейчас, в эту секунду желает тебе мутированного сифилиса, а не этого отвратительного и равнодушного хорошего дня. И это прекрасно. И это значит, что ты кому-то очень нужна.

Я посмотрела в небо – ни тучи. Солнце. День сегодня, и правда, ничего.

— Мне пора. Хорошего дня?
— Упаси господи. Просто вали. И дай я тебя обниму.

Женя Плихина