Божьи коровки
1.
Таля стоит в круге солнечного света. Она стоит на асфальте, и это чудесное ощущение потому, что кусочек асфальта очень мал, а вокруг него снег. Много снега, как и бывает ранней весной. Поэтому кусочек сухой, абсолютно сухой (!) земли да ещё и подсвеченной солнцем, вызывает чувство счастья, такого острого, каким счастье бывает только в детстве.
Таля зажмурилась от удовольствия – солнечные лучи ласково греют её лицо. Скоро потеплеет, — мечтает Таля, — и мама разрешит снять шапку. Она представляет, как теплый весенний ветер будет путаться в волосах, — и ощущение счастья становится ещё острее. А солнце, тем временем не просто ярко светило, но и ощутимо пригревало. Или, может быть, так казалось рядом с жёлтой стеной дома, возле которого Таля гуляла. Дом был самый обыкновенный, и стена тоже самая обычная, покрытая стандартной штукатуркой советских времен. Но только не для Тали. Она не знала, стоя в круге солнечного света, что дом советский, и стена советская, и вообще вся жизнь советская. Зато она знала, что этот дом не похож на другие, серые пятиэтажки, в которых жила она, её родители и практически все, кого она знала. А если он не похож на другие, — значит, он не обыкновенный, а если он не обыкновенный, значит, он красивый. И, значит, его стена никакая не облупившаяся жёлтая, а золотисто-солнечно-терракотовая. Хотя слова «терракотовая» Таля, конечно, тогда не знала. Это слово, как и другие слова, которые могли рассказать о красоте и чувствах, просто жили в ней с самого рождения. Дар это или боль Таля тоже ещё знать не могла. Никто не знает о таких вещах в самом начале своей жизни.
Таля открыла глаза и внимательно осмотрела стену. Штукатурка во многих местах отвалилась таким чудесным образом, что голые пятна на стене обнажили кладку кирпичного кирпича, придавая стене солидный несоветский вид. А ещё можно было всматриваться в эти неровные пятна и играть в игру, — как с облаками, — узнавать в них разные причудливые фигуры. Одно пятно, особенно большое, привлекло внимание Тали, она подошла поближе и, завороженная, увидела, что красный фон стены двигался как живой. И красным, и живым он казался не из-за кирпича и не из-за воображения девочки. Стена была сплошь покрыта божьими коровками. Они ползали, передвигались, прилетали, улетали, красиво расправляли крылышки. Их темно-красные спинки с черными точками глянцево переливались на солнце. Таля замерла в восхищении.

Божья коровка, улети на небо,
Принеси мне хлеба,
Черного и белого,
Только не горелого!

…Ну что за прекрасный день!
2.
…Под утро Тале приснилась терракотовая стена с красным пятном из божьих коровок. Пятно шевелилось. Потом оно вдруг стало расти и расширяться, пока не выросло до огромных размеров. Ей стало больно и страшно. В это утро у Тали родилась дочь.
— Прости, как ты ее назовешь? Мишель?! Ты с ума сошла? Как она будет жить с таким дурацким именем?
— Во всяком случае, — лучше, чем я…
Нет, нет, конечно, никому не понять, а она не сможет объяснить то щемящее чувство, когда она слышит французские песни. И как объяснить, что ей становится физически больно от не-красоты. А не-красоты кругом было столько, что хватит на несколько тоскливых жизней. Почему её душа мечется, как в клетке, не находя ни любви, ни счастья, ни покоя? Как же она могла здесь оказаться? Почему она живет в заброшенном богом городке, где нет весны. Только не здесь. Не в этой вселенной. Не в этой жизни. Зима, зима, вечная зима…
…Теперь она уже знала, что никакой это не дар, — её зеркальная душа, которая хочет отражать красоту. Красоты мало, и на всех не хватает. Поэтому чаще достается боль.
Все, кто шел в этот мартовский холодный день по единственной центральной улице маленького серого городка, несомненно, не могли не обратить внимание на молодую красивую женщину, выходящую из такси. В руках у нее был ребенок, завернутый во что-то необычайно яркое, — не голубое, и не розовое, — как положено. Это было красное одеяло с очаровательными черными точками.
3.
— Ну ясно… ты же у нас крутая. Сидишь на последнем этаже в хрущевском доме, пишешь свои стишки…
Мишель поежилась, как будто ее ударили. Нет, не сильно, а так, легонько, — так умеют только лучшие подруги. Такое мерзкое чувство, будто прямо на твоих глазах задавили безобидного маленького красного жучка, беспечно залетевшего в окно. Ах, нет… что за фантазии. Не бывает в этом большом и холодном, пусть и красивом городе, божьих коровок. Да если бы и были, — кто ж им окно откроет? Здесь все боятся сквозняков.
Стихам, которые приходят по ночам, впрочем, абсолютно всё равно, в каком доме живет Мишель. Стихам нужно, чтобы Мишель проснулась и записала их. Но Мишель — то знает, что это не её жизнь. Это передалось ей на генетическом уровне. Через божье-коровское одеяло.
— Это нормально. Нам всем здесь не хватает серотонина и витамина Д! Ты просто устала. Давай лучше выпьем…
В бокале тосканское вино соломенного цвета. А у сыра такая бархатная сливочная корочка. Ах, какая красота… На доли секунды Мишель будто проходит сквозь прозрачный занавес реальности, и её обдает теплым вкусным воздухом возле дома с терракотовыми стенами…

— Ты считаешь себя особенной, а ведь это не так. Хочу опустить тебя на землю. Ты самая обычная. Ты такая, как все…Как все… Как все…

Божья коровка, улети на небко,
Там твои детки кушают конфетки,
Всем по одной. А тебе ни одной….

Какой противный звук. Прихлопнули еще одну божью коровку…
4.
Мишель снится сон. Она рассматривает лицо красивой и молодой женщины. Мишель вообще очень любит рассматривать лица, особенно красивые. Молодая и красивая женщина, — это её бабушка по материнской линии. Бабушка умерла, когда Мишель было двадцать лет. Мишель очень любила и почему-то жалела бабушку, но не смогла приехать на её похороны. Так случилось, что в суровом краю, откуда она родом, стояла очередная нескончаемая зима, и все рейсы из города, где Мишель в тот момент жизни обрела любовь, были отменены…
Мишель любуется бабушкиным лицом и удивляется, — она ведь не знала бабушку такой молодой, кажется, даже не видела её фотографий, — где она в таком возрасте. У бабушки доброе лицо. Матовая кожа. Красивые зеленые глаза. Только руки, слишком загоревшие, жилистые, выдают деревенское крестьянское происхождение.
Мишель замечает в руках у бабушки толстую книгу и опять удивляется. Бабушка была неграмотной и научилась читать только, когда первый из её внуков пошёл в школу. Приглядевшись, Мишель прочитала на обложке «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимир Даль. Бабушка читает вслух: «Букашка аленькая с черными точками. По древним поверьям, жучок напрямую связан с Богом, живет на небе и лишь иногда спускается на землю, чтобы принести добрую весточку…»
— Странно, — думает Мишель, — бабушка больше романы любила…
Бабушка начинает плакать.
— Я любила его, и он меня любил. Знаешь, это такая любовь, которую нельзя пропустить здесь, на земле, иначе – зачем тебе вообще вся эта жизнь? И не уводила я его из семьи. Он сам ушёл. Семерых деток нарожали. Выжили только трое. Да только вся родня и моя, и его, с тех пор от меня отвернулась. А одна старуха так особо старалась. Как увидит меня, глазами злющими сверкает да шипит что-то про божьих коровок. А вскоре он умер, да ты наверное, знаешь, мать рассказывала, — контузия у него была… Я ведь хоть и умерла, — присматриваю за вами. Мать твою жалко. Сдалась она. Не поверила в себя. Не стала искать свою терракотовую стену. А ты, внученька, не сдавайся! И не верь никому. Ты особенная! Ты очень особенная…
После этих слов бабушкина фигура начинает удаляться.
— Почему? Почему я особенная?- кричит вслед Мишель.
Бабушка на мгновение останавливается.
— Потому что мы все божьи коровки…
5.
Мишель взволнованно смотрит на конверт. Он красивого песочного… или терракотового, впрочем, какая разница, цвета. Письмо из издательства.
«Уважаемая Мишель, рады сообщить вам, что мы готовы напечатать ваш роман «Терракотовая стена»…
Мишель плачет. Тысячи божьих коровок расправили крылышки…

Наташа Васильева март 2019